Однажды Бонапарт заметил: «Если бы я не стал главнокомандующим, то занялся бы точными науками… И поскольку я всегда был успешен в моих великих начинаниях, я стал бы выдающимся ученым».

В отношениях с академиками Бонапарт был ровен, тактичен и старался держаться в тени.

Позднее он скажет, что дни, проведенные в Египте, был лучшей порой его жизни, идеальной во всех отношениях. Это было время исполнения желаний, военных успехов, научных работ, наслаждения и созерцания.

Он все успевает, все замечает, до всего ему есть дело. Встретив Шатобриана несколько лет спустя, первый консул вдруг заговорит с ним о Египте: «Меня всегда поражало, что шейхи падают на колени среди пустыни, лицом к Востоку и утыкаются лбом в песок. Что это за неведомая святыня на Востоке, которой они поклоняются?»

Вопрос звучит риторически, Бонапарт не ждет ответа, а переключается на другое: «Христианство? Идеологи, кажется, предлагают видеть в нем просто-напросто астрономическую систему? Пусть это даже оказалось бы правдой, разве я поверю, что христианство ничтожно? Если христианство есть аллегория движения сфер, геометрия светил, то, как бы ни старались вольнодумцы, они против воли оставляют «гадине» (то есть церкви, по Вольтеру) еще довольно величия».

Идеологи – это не только философ-путешественник Вольней, посетивший исламский мир в 1783—1785 годах, просветитель Кондильяк и его последователь Дестют де Траси, но и ученые, члены экспедиции, а «христианство ничтожно», «геометрия светил», «как бы ни старались вольнодумцы» – отголоски дискуссий на борту флагманского корабля «Орион» на пути в Африку.

Однако грезы рассеиваются, и поэт становится практиком. Ученые должны помогать армии: следует фильтровать нильскую воду, строить ветряные мельницы, найти сырье для изготовления пороха.

Академики и военные вовсе не представляли собой двух непересекающихся множеств. Талантливые офицеры стали членами Института, а знания и навыки ученых использовались для войны.

По предложению Наполеона «глава воздухоплавателей» Конте создал в Каире специальные механические мастерские, которые обслуживали армию. Что же касается боеприпасов, то «их мы имеем много; а если потребуется, Шампи и Конте изготовят новые». Тот же Конте построил новые гидравлические машины для очищения селитры. Совершенствовались технологии выпечки хлеба, из него делали водку.

Порой Бонапарт забывался. Однажды он накричал на Бертолле, но гордый ученый спокойно возразил: «Друг мой, вы сердитесь, значит, вы неправы». Главнокомандующий взрывается: «Вижу, вы все тут против меня. Химия – кухня медицины, а медицина – наука для вероломных убийц». Ему возражают: «А как вы, гражданин генерал, определите, что такое искусство завоевателей?»

Человеческие отношения складывались не бесконфликтно. Ощущались разногласия между знаменитыми учеными, находящимися под покровительством высших военных чинов и самого Бонапарта, и молодыми энтузиастами, которым приходилось самим заботиться о крове и питании. Многие военные пренебрежительно относились к «нестроевым», воспринимая их как обузу.

Бонапарт пресекал «разговорчики».

Незадачливый Луи

Французский король Людовик Девятый, позднее канонизированный Римской католической Церковью, отправился в крестовый поход в Землю обетованную.

Он решил начать его с покорения Египта и появился перед Дамиеттой (современный Думьят) 5 июня 1249 года.

На следующий день он высадился на берег. Арабы (сарацины) ушли из города, Людовик его занял и решил дать армии отдых.

С июня по декабрь, то есть в течение шести месяцев, он не тронулся с места и все время молился за успех предприятия.

Наконец, он возобновил операции, пошел в направлении Каира, и скоро стоял на берегу Ашмунского полноводного канала (в прошлом один из рукавов Нила), где провел еще два месяца.

Когда голубь доставил в Дамиетту весть о высадке французов, все пришли в великое замешательство. Казалось, что нет никакой возможности сопротивления. Мусульмане рыдали. Каждую минуту ожидали вестей о прибытии французов к Мансуре и Каиру.

Но время шло, враг не являлся. Восьми месяцев вполне хватило на то, чтобы вызвать подмогу – из Верхнего Египта, Аравии и Сирии.

12 февраля 1250 года, когда уровень воды понизился, Людовик, распаленный своим братом, графом Артуа, переправился через канал и дал битву. Это произошло спустя восемь месяцев после высадки.

Граф захватывает Мансуру, но воинство Христово попадает в тиски между руслом Нила и его каналами. Вот что значит воевать на незнакомой местности!

Между тем, сарацины занимают удобную позицию на обоих берегах реки-кормилицы.

Как перепрыгнуть через пороги? Враг умножает число рукопашных столкновений, в которых армия короля неумолимо тает.

Гибнет храбрый Артуа, сарацины заходят в тыл главных сил французов. Рыцари, осыпаемые стрелами, камнями и грязью, из последних сил удерживают мост.

И здесь граф Суассон находит силы для того, чтобы пофилософствовать. В час гибели он говорит рыцарю Жуанвилю: «Сенешаль, пусть лают и скалят зубы эти собаки. Клянусь престолом Всевышнего, об этом дне мы дома еще будем рассказывать своим дамам».

Людовик отчаянно атаковал лагерь сарацинов и захватил его, но не смог удержать позиций, был разбит, а затем пленен.

В отличие от него, Наполеон покорил Верхний Египет за три недели – потому, что не медлил, а маршировал и сражался.

Людовик не дошел до Святой земли, как и Бонапарт – до Индии.

Но кто из солдат победоносного генерала мог бы поверить в то, что великолепная Восточная армия капитулирует?

Англия ждет

В те дни, когда Бонапарт сражался в Италии, английский флот, ведомый сэром Джоном Джервисом, сошелся в неравном поединке с испанским, утопил четыре корабля и взял множество пленных.

Дело было у мыса Сент-Винсент. Сэр Джон получил титул лорда Сент-Винсента, а коммодор Горацио Нельсон, смело атаковавший 18 вражеских кораблей и взявший на абордаж два из них (англичане имели 15 линейных против 38 линейных и фрегатов), стал контр-адмиралом и кавалером ордена Бани.

Богатое воображение Бонапарта, очевидно, помогло ему правильно оценить вероятный исход предприятия, связанного с «прыжком» через Ла-Манш. Похожие картины возникали перед его взором все время средиземноморского плавания.

Лишь только британское правительство узнало о выходе эскадры из тулонского порта, как оно немедленно приказало догнать французскую флотилию. Угроза нешуточная – скученная масса кораблей, ведомых адмиралом Брюэйсом, могла быть уничтожена на марше.

Нельсон устремился в погоню, но французам везло. 21 мая разыгралась буря, флагман Нельсона «Вэнгард» был поврежден (с него сорвало мачту), а корабли эскадры разбросаны на большом пространстве. Сорокалетний контр-адмирал был вынужден вернуться в Гибралтар. 7 июня он получил желанное подкрепление и теперь имел четырнадцать кораблей.

Наполеон и Нельсон. Два великих воителя – один на суше, другой на море. Быстрота и натиск – правило обоих. Но в этот раз целеустремленность повредила английскому морскому льву, в то время как Наполеон против обыкновения не спешил и провел на Мальте целую неделю (с 9 по 16 июня).

Не имея на Средиземноморье ни баз, ни нужного числа кораблей-разведчиков, Нельсон направился в Египет кратчайшим путем и примчался к Александрии на двое суток раньше Бонапарта.

Порт был пуст. Нельсон вернулся на Сицилию, пополнил свои запасы и вновь устремился к Александрии в последней надежде найти французов. Его донесения Сент-Винсенту, главнокомандующему Средиземноморским флотом, в июне и в июле 1798 года не содержат ни одного конкретного указания на то, что он знает положение вражеских кораблей.

И вдруг он их увидел!

Это произошло 1-го августа, в пять часов вечера, у мыса Абукир, в двадцати милях к востоку от Александрии.

Они попались!

Многие французские моряки были на берегу. До заката солнца оставался лишь час, и можно ли было поверить в то, что Нельсон будет атаковать? Ведь французская позиция сильна, а на ближайшем острове стоит огневая батарея.