Все плохо, все не в радость. У многих сдают нервы. На подходе к Даманхуру солдаты разных дивизий едва не перестреляли друг друга в ночной неразберихе.

Отцы города (шейх-аль-беледы, шахебы, саррафы, имамы, главные шейхи) пригласили генерала Дезе, друга Бонапарта, в ригу без окон и дверей. Дезе увлек туда патрона, и «штаб Итальянской армии» вкусил галет, испеченных в золе, запивая их чашкой молока, – и это хваленое восточное гостеприимство?

«Дорога из Александрии в Каир удивительно красива. По берегам Нила тянутся поля сахарного тростника, заросли миндаля и гранатовые деревья. В первый день дошли до Рашида, который находился ровно в середине пути, а на следующий день нам подвели оседланных арабских скакунов, чтоб до Большого Каира мы ехали на лошадях».

Так писал армянин Рустам, который через год станет слугой Бонапарта. У него был свой путь до Каира, и он восхищался местной природой.

Солдаты республиканской армии не так восторженны. Они идут пешком, жара невыносима, вокруг пустота и ужасающая нищета, феллахи (местные крестьяне) «глупы, как их буйволы», нельзя достать ни воды, ни хлеба, ни вина. Колодцы заражены или засыпаны бедуинами.

«Куда он нас ведет? Ради чего все это? Надо быть безумцем, чтобы пускаться в такое предприятие!»

Прошла только неделя с начала пути, но уже созрел офицерский заговор. Бонапарт презрительно отверг ультиматум, и зачинщик генерал Мирер застрелился.

Кончают с собой не только из соображений чести: некоторые просто не выдерживают адских условий. По свидетельству канонира Брикара, «жара заставляла их бросать трофеи, и немало было таких, кто не вынес испытания и пустил себе пулю в лоб».

Бонапарт устроил чудовищный и несправедливый разнос молодому адъютанту Круазье: тот не смог уничтожить группу бедуинов, угрожавших штабу (хотя Круазье выполнил свой долг).

Когда отряд арабов напал на главную квартиру у Шеика, что недалеко от Даманхура, Бонапарт приказал:

– Круазье, возьми нескольких вожатых и прогони эту сволочь!

Адъютант бросился на врага вместе с пятнадцатью товарищами. Завязалась стычка, которую Бонапарт наблюдал из окна дома. После упорного боя арабы спокойно отступили, не понеся урона.

Когда генерал излил свой гнев на адъютанта и назвал его трусом, Круазье выбежал со слезами на глазах:

– Я не переживу этого, – сказал он Бурьенну, – я пойду на смерть при первом случае, который представится; я не могу жить обесчещенным.

Только утром 10-го июля армия достигла Нила у Рахмании. Люди – от солдата до генерала – бросились в реку, не снимая одежды.

Река? Тщедушный ручеек, теплая и мутная вода которого вовсе не освежает! И это – житница Рима и Константинополя? Немудрено, что и сам Египет, «дар Нила», столь убог!

Несколько человек умерли, выпив слишком много воды. Многие заболели дизентерией, наглотавшись арбузной мякоти.

Римлянин Бонапарт терпеливо разъясняет своим легионерам, что «воды Нила, который в данный момент так мало соответствует своей репутации, начинают подниматься, и скоро он оправдает все, что они о нем слышали; что они становятся лагерем на копнах ржи, и скоро у них будут мельницы и печи; что эта земля, столь голая, однообразная и печальная, по которой они передвигаются с таким трудом, скоро покроется нивами и даст обильный урожай, который напомнит им о плодородии берегов По и о тамошнем изобилии; что у них есть чечевица, бобы, куры, голуби, что их жалобы преувеличены, что жара, без сомнения, чрезмерна, но станет переносимой, когда они будут на отдыхе и переформировании; что во время итальянских кампаний переходы в июле и августе также были весьма утомительными».

Напрасный труд! Ему не верят. Куры и голуби? Он в самом деле думает накормить ими многотысячную армию? Зачастую, он сам съедает на обед лишь тарелку чечевицы. Генералы и офицеры возмущаются пуще солдат. Наполеон признает, что «несколько солдат бросились в Нил, чтобы найти в нем быструю смерть».

Откровенно говоря, и сам он не в восторге: «При высадке в Египте меня удивило, что от былого величия у египтян я нашел только пирамиды и печи для приготовления жареных цыплят».

Ученые ведут себя не так, как солдаты и офицеры. Они уже находят то, зачем сюда пришли. Всюду, где виднеются следы древности (а они лежат на поверхности, и чтобы завладеть ими, даже лопат не нужно!), – члены Комиссии по наукам и искусствам останавливаются, быстро что-то находят и берут с собой.

Значит, это они надоумили правительство снарядить экспедицию! Ученых стали называть ослами. Поскольку «главные академики» (Монж и Бертолле) все еще находились на кораблях флотилии, Комиссией по наукам и искусствам руководил одноногий генерал, военный инженер Каффарелли дю Фальга (или просто Каффарелли) – человек высокой нравственности, благородный и одержимый, обладавший огромной энергией и глубокими познаниями. Он имел способности проповедника и любил «читать мораль» солдату. Генерал вновь и вновь убеждал людей, что их миссия прекрасна, а страна, в которой они находятся, еще изумит своими красотами.

– Ей-богу, – ответил ему один острослов, – вам на это наплевать, потому что у вас одна нога во Франции!

Имя автора шутки неизвестно, но она быстро передавалась из уст в уста, доставив изможденным людям несколько веселых минут.

Наполеон отмечает, что солдаты помогали ученым и уважали их, а вспышка возмущения была связана с тяжелейшими условиями похода.

Да и что должно произойти, чтобы француз утратил веселость?

Солдаты проявляли находчивость: толкли рожь, добывая муку, жарили зерно на сковороде, а затем варили его жареным.

Когда возникала опасность, командовали: «Ослов и ученых в середину!» В середину – значит в центр каре, ощетинившегося штыками строя пехотинцев.

(Поскольку ученых называли ослами, то достаточно было короткой команды: «Ослов в середину!»)

Так было, например, в сражении у Шубрахита, где французы впервые столкнулись с многочисленной конницей мамелюков.

Каждый из этих всадников был вооружен саблей, карабином, мушкетоном, четырьмя пистолетами и обслуживался тремя-четырьмя пешими слугами.

По обычаю, эти отважные воины-феодалы, угнетатели феллахов-землепашцев и арабов-купцов, носили с собой все свое золото и драгоценности, чтобы уйти на тот свет вместе с ними. Ценными камнями усыпаны их ятаганы, а одежда изумительно роскошна.

Наполеон соглашался с тем, что один мамелюк сильнее одного французского всадника, но при столкновении двух отрядов численностью по двести человек с каждой стороны лучшие шансы были на стороне европейцев, потому что мамелюки сражались беспорядочно.

Османы, янычары, мамелюки

Молодой генерал Буонапарте хотел устроиться – по примеру графа де Бонваля – в армию турецкого султана, но не осуществил задуманного.

В те времена французы нередко помогали туркам в военном строительстве, и Бонапарт мог бы стать одним из иностранцев на службе у восточного тирана.

Наполеон – это великие реализованные возможности и уникальные несбывшиеся мечты. Он не стал служить Турции, а через несколько лет уже воевал против нее. Его не приняли в русскую армию, и он пришел в Россию во главе своей.

Союзники станут врагами, и, в конце концов, он утратит всех друзей без исключения.

Вихрем ворвавшись в загадочный мир Востока, Бонапарт затронул и нарушил связи настолько чужеродные и непонятные европейцу, что при ближайшем их рассмотрении тому становится не по себе.

Может ли царь быть рабом?

Вопрос настраивает на философский лад, и первым ответным побуждением, возможно, будет следующее: все мы рабы обстоятельств, а цари – худшие из рабов и т. п.

Но когда мы думаем об Оттоманской империи, то философию в данном случае можно отбросить, а формулу «царь – это раб» принять, как точное отражение сущности бытия.

Семья султана – семья рабов, ибо матери детей султана были рабынями. Великий султан – сын раба. Его дочь могла выйти замуж за аристократа (визиря или пашу), если это нравилось отцу. Такой брак был чем-то случайным, в то время как титул «кул» (раб) – постоянным. Сыновья султана (по европейским понятиям – наследные принцы) женились исключительно на рабынях.